Два альпиниста

Перед Вами — очередной опус из серии «Слезливые рассказы для девочек». Прошу не судить строго — я ни на что и не претендую, есть настроение — иногда пишется.

Почему-то наибольший надрыв души, под который получается написать хоть что-то, случается в минуты недобрые и, как правило, на чужбине.

На рассказ ушёл год — всё никак не закручивалась история. Теперь тут — и ремарковская «Жизнь взаймы», и каверинские «Два капитана», и подвиг легенды мирового альпинизма Анатолия Букреева. И, куда без этого, собственные жизненные наблюдения. Все персонажи и события — вымышленные. Втыкайте!

Моей новой надежде посвящается…

Два альпиниста

Он падал. Падал в жуткой тишине, разрываемой только его звериным криком. Леденящий детский ужас толчком выбросил его из сна. На куполе палатки плясали первые утренние отблески. Он посмотрел на часы. Шесть утра.

Решение записаться в непальскую экспедицию родилось неожиданно. Написал старый товарищ, соучастник прошлых, удачных и не очень, восхождений. С тех пор мысль уже не отпускала, жила где-то внутри своей неугомонной жизнью. После того, как вдобавок ко всему, нашлись спонсоры, он достал с антресолей видавший виды пыльный оранжевый баул.

Вершина с неохотой покорялась людям. Вот и в прошлом году у знакомой команды не получилось: склон за считанные часы занесло многометровым слоем снега, ветер, холод и опасность лавин заставили группу повернуть назад. Казалось бы — вот она, вершина, протяни руку, но… У нас всё будет по-другому, бубнил он себе, пакуя снаряжение.

Многочасовой перелёт. Встретил товарища, закатили пирушку, широко используя содержимое красочных дьюти-фришных пакетов.

Через пару дней экспедиционный караван вышел к базовому лагерю. Ноги привычно идут сами, а мысли вольно утекают в прошлое, от которого он так и не смог до конца избавиться.

Они давно расстались. У каждого теперь — свои страны и континенты. Свои друзья. Своя работа. Одному из них это далось легко. Другого неизбывная тоска уже несколько лет гонит по свету в поисках самого себя.

Как так вышло? Почему сильных и успешных порой в одночасье сгибает, как штормовым ветром, ломая уверенность в себе, унося прочь хладнокровие и трезвый расчёт, надолго оставляя в душе холодное пугающее эхо?

Он искал ответы повсюду. Далёкие страны, новые знакомые, другие женщины. Всё это помогало ненадолго. Наставал день и он поднимался на рассвете, тихонько собирался и уходил прочь. Оставляя за собой терпкий запах зарождающейся надежды. Теперь он терпеть не мог этот запах.

Только горы могли надолго отвлечь его. Надолго, но не навсегда. Он любил горы и считал, что горы любят его. Хотя в глубине души понимал, что горы холодны, как она. Горы были задолго до неё и будут надолго после. И всё же он любил горы. Как продолжал любить и её. Будет ли она после? Конечно, будет. Как и горы.

Ноги сами идут по камням огромной долины, мысли сами текут, завихряясь воспоминаниями. Когда это началось? Когда он перестал верить в то, что его любовь может изменить её, что любовь может заставить её полюбить? Теперь он знает, что любовь — самая честная из болезней: она либо есть сразу, либо её нет совсем. И оба варианта не лечатся.

Много дней прошло, прежде чем из базового лагеря начали путь вверх, забираясь всё выше и выше. Мысли о прошлом не отпускали его. Хорошо, что руки и ноги умеют сами делать непростую и тяжёлую работу. Потому что в последнее время он всё больше времени проводит там, за границей реальности, в призрачном краю, где они по-прежнему вместе. Он понимал, что дальше так уже нельзя, понимал головой, но не сердцем.

Про свой иллюзорный самодельный мир, где он всё чаще бывает в последнее время, он никому не рассказывал. Особо и некому было — достойной женщины он так и не встретил, а друзьям не хотел докучать ненужными и, в общем-то, неразрешимыми проблемами. Только в движении находил он успокоение. Был одержим этим самым движением, редко проводил в одном месте больше двух дней, менял города, как перчатки. Друзья подшучивали — от себя, мол, не убежишь. Они были правы.

Долго ждали погоды в верхних лагерях, кутаясь в спальники, отогревая непослушные пальцы у горелки, двигали крохотные фигурки маленьких магнитных шахмат. Кто-то читал, кто-то спал, кто-то плевал в хлопающий от ветра потолок палатки.

По радио дали хорошую погоду. Он долго чертыхался про себя насчёт слабостей гомосапиенсовского тщедушного организма, громоздя на себя кислородные баллоны и безнадёжно пытаясь отогреть ноги в задубевших на лютом холоде ботинках. Вышли к штурмовому лагерю.

Через несколько часов пахоты в связке в окружающем мире что-то вдруг резко и необратимо изменилось. Подул  коварный северный ветер, резко потемнело, температура упала ниже сорока градусов. Не беда — попробуем завтра-послезавтра, решила связка и повернула вниз, к уюту и шахматам. Он уже привык не обращать внимания на такие мелочи.

Вернулись в лагерь. Беда пришла, когда уже совсем стемнело. В палатку на последнем дыхании, волоча сквозь буран бездыханного товарища, вполз человек. Побелевший лицом доктор лишь закрыл уснувшему уже часа два назад окостеневшие веки. В горячечном бреду пришедший в  себя второй просипел как заклинание: штурмовой лагерь снесён лавиной, на склоне, потеряв друг друга в ночи, вниз пробиваются остатки его группы.

Он думал не больше минуты. Может, чуть резче, чем обычно, начал натягивать комбинезон.

— Это безумие! — взорвался товарищ, брызжа слюной. — Идиот! Ты никуда не пойдёшь! Они уже трупы, ты же сам это знаешь! Трупы!

Потом посмотрел ему в глаза и как-то обмяк. Стал хватать и тянуть каждого к себе: доктора, команду, забившихся по углам шерпов, хватал и просто смотрел в глаза. Что он там увидел, вернее, не увидел, он никогда никому не сказал.

— Постой! — негромко окликнул он. — Ты никуда не пойдёшь. Без меня.

Они обнялись и, не обернувшись на притихших бывших товарищей, вышли в буран. Через два часа подъёма тускло запищал его старый лавинный бипер. Странно, но он услышал его сквозь вой урагана. Проорал в ухо товарищу, мол, есть контакт. В кромешной тьме стали зигзагами подниматься выше по склону.

Силы у обоих были уже на исходе, надо бы уже поворачивать назад, когда он споткнулся обо что-то, лежащее под небольшим слоем снега. Притянул товарища, стали разгребать снег. Живой! Ай, молодец мужик, держится! Верёвка связки уходит ещё выше, значит, там тоже может быть живой.

Товарища оставил готовить волокушу, сам пошёл вверх по верёвке. Напрягшись изо всех сил, закопался в снег. Руки! Женские руки без рукавиц! Через мгновение он очень медленно оседает в снег. Эти руки, руки, руки…

Мы любим не женщину, а лишь образ, который сами себе создаём. Когда правда разбивает этот образ, мужчинам остаются жалкие обломки. Некоторые носят эти колкие кусочки прошлого прямо под сердцем, носят всю жизнь, пытаясь вспомнить, склеить, вернуть. Получаются лишь убогие поделки, карикатуры на прошлое, которое сияет в воспоминаниях, не теряя своего блеска с годами. И лишь немногим выпадает второй шанс.

Холод, ветер, ураган, товарищ, беда — всё это осталось в этом, реальном мире. А он уже обнимал её, такую живую и тёплую, в мире ином. Где-то далеко орал, рыдал, умолял и отвешивал оплеухи обезумевший товарищ, а он баюкал на коленях окоченевшее тело и улыбался. Они снова были вместе и он снова целовал её нежные руки.

Внизу в снежных вихрях исчез огонёк фонарика. За минуты до небытия он всё ещё боится себе признаться, что измученная душа давно этого небытия ждёт. Ждёт покоя.

Снова вместе. Теперь навсегда.

Мендоса, Аргентина
декабрь 2012

Аруша, Танзания
декабрь 2013